Во всей этой возне с похоронами и оформлением разных справок, Макс и не заметил, как пролетели два суматошных серых дня. Ритуальных услуг было минимум, ибо с деньгами в семье было весьма туго. Даже гроб он вёз в своём «Блейзере», а родственники добирались до кладбища на своих машинках. Ну, ещё ребята с «рукопашки» подстраховали.
Вся эта суета стеной загородила ту тошнотворную пустоту, которую Макс ощутил только сейчас, когда гости, тихо вздыхая, стали расходится с поминок.
Да, только что ему вдруг стало не хватать той, которая уже лежала в свежей могиле, на тихом кладбище за Новосёлкино. Не хватало её голоса, шуток и мягких подзатыльников, советов её по жизни и дряблых рук, в которые совсем ещё недавно вводили растворы, поддерживающие уходящую жизнь. Все знали, что она умрёт, но только он упрямо верил в обратное. И она говорила ему: «Максимка! Мы ещё повоюем, внук. Когда Комсомольск-на-Амуре строили, тяжелей было...».
Но нет, тяжелей стало сейчас, когда бабушка там - в земле - от мира спряталась, а ему теперь не с кем свои проблемы и неудачи делить.
Девушка его Инга - она красавица, милая и добрая. Но на ней сеть магазинов висит и в те редкие встречи по выходным у них не до проблем и советов было. Только бы успеть о любви вспомнить, поцелуи не забыть и будильник не проспать в понедельник.
Вся такая жизнь в погоне за умеренным благополучием и выплатой кредита не предполагала романтику и разные там отвлечённые темы. Не давала мечтать о том, о чём бабушка рассказывала ему в детстве и позже, когда приходилось кормить её с ложки и менять пелёнки. А говорила она о трудных, но счастливых днях. О песнях, что пели под дождём в тайге, когда линии электропередач тянули; о новых домах, что строили для мирной жизни.
- Эх, баб… Вот с кем теперь петь-то будем? - думал Макс уже на улице.
Он шёл домой пешком и видел, как под фонарями искрилась мелкая мартовская морось. Весь этот влажный вечер словно пытался охладить перегретый мотор где-то внутри Макса.
Пешая прогулка успокаивала молодого человека. Вернее, не так: ходьба тупо перевела невидимые стрелки и его путь вышел из тёмного тупика на нужные рельсы к новым станциям и новым местам. Он шагал, тихо напевая под нос одну из бабулиных песен: «Нас утро встречает прохладой...».
***
Было уже к полуночи, когда Макс поравнялся со знаменитой пивной забегаловкой на Соколе. Там, над этой «легендой», с незапамятных времён горел одинокий фонарь и на его свет порой выходили покурить посетители. Иногда туда же вываливался клубок дерущихся граждан. Не за светлое будущее они били друг другу лица, а так - за мелкие обиды и, конечно же, за женский вопрос. С тех пор в ничего не изменилось, на этом островке пивного релакса.
И сейчас у входа в «Ромашку» курили двое, в обвисших куртках и мятых кроссовках. Они молча смотрели на незнакомца, тормознувшего вдруг перед этим сакральным местом.
Макс же не мог толком понять, почему он не прошагал мимо «волшебного» фонаря. Так вот, без смыслов и цели, он вошёл в пивнушку, словно в храм какой-то.
Внутри забегаловки было душно и пахло обычно — рыбой и пивом. В слабо освещённом помещении стояли грубые деревянные столы с брутальными скамьями по каждую сторону. На них сидели редкие люди с гранёнными кружками и общались меж собой хриплыми низкими голосами.
Макс направился к бару, за которым дремала мясная женщина, идеально соответствующая общему интерьеру. Люди за столами притихли, следя за чужаком мутными глазами.
Барменша открыла глаза как только Макс положил руки на прилавок. Она с интересом посмотрела на него и неопределённо улыбнулась.
- Привет. Хочу у вас пива заказать пару кружек, - обратился Макс к барменше.
Так-то к алкоголю он был равнодушен и если пил иные напитки, то лишь по необходимости, когда избежать этого было нельзя – как, к примеру, сегодня стопку водки на поминках. Но сейчас Макс осознанно хотел залить в себя этот пенный антифриз, чтоб не горело там внутри, в пустоте, что-то жгучее, как перец чили.
- Возьмите этого светлого. Оно свежее, — предложила барменша, доставая чистые кружки.
Расплатившись, Макс присел за стол в тёмном углу и неожиданно для себя, в один заход опустошил одну из кружек. Вот так: раз - и нет поллитра.
В глубине кафешки тихо сказали:
- Человек.
Вторую кружку Макс пил медленно и впервые за последние два дня оглядел мир вокруг себя.
А мир был незатейлив и прост, как рыбья чешуя. Тусклые светильники давали света лишь для того, чтобы посетители не бродили впотьмах с вытянутыми руками. Читать книги или замечать изъяны на лицах было практически невозможно. Потому всё вокруг не вызывало резких эмоций или иного какого раздражения. Это был такой успокаивающий интим, с редким звоном стеклянных кружек. Осмотревшись, Макс обратил своё внимание на странную парочку через стол от себя.
Это был мужчина, повёрнутый к нему широкой спиной и симпатичная (если не сказать большего) девушка, сидевшая напротив него. Свет от бара выхватывал из полутьмы её вздёрнутый носик, тонкие брови и почти детские смешливые губки. А волосы её, светлые как у феи из сказки, небрежными локонами спадали на хрупкие плечи, укрытые вязаной кофточкой. Рукава той кофточки были слегка закатаны и обнажали белые тонкие руки. У мужчины была грубая джинсовая куртку и кучерявая шевелюра, которая не могла скрыть предательскую лысину на макушке.
Эти двое пили пиво большими глотками и собеседник настойчиво что-то шептал девушке, наклонившись через стол. А та лишь мотала головой, словно хотела сбросить её с шеи, видимо отрицая что-то. Иногда она замирала и громко говорила:
- Нет, это х*йня полная...
Затем снова отпивала из кружки пару глотков.
«Интересно что занесло их сюда в такое время?», - подумал Макс. Впрочем, его самого-то тут быть не должно - но ведь вон оно как.
Макс, полузакрыв глаза, отхлёбывал напиток слабыми глотками, не торопясь ставить кружку на липкий стол. Стало легче дышать в спёртом воздухе и эта блондинка напротив, словно чудной такой маячок, освещала путь его в мерно качающемся океане тоскливой пустоты…
***
Вот только дальше произошло что-то совсем уж дикое.
Девушка, неприятно скривив губы, вдруг выплеснула в лицо собеседника остатки пива из кружки:
- Вот так рисовал ваш Модильяни небритые п*зды! А я поганить холсты не могу…, - кошкой прошипела она.
И тут же получила крепкую - с перспективами - оплеуху, скинувшую её на грязный пол, словно куклу.
Где-то в углу неорганизованно зааплодировали. А кто-то ещё добавил словами:
- Мужик положительно прав.
Но, видимо, мужик был не совсем прав, ибо поспешно вскочил со скамьи и попытался неуклюже поднять девушку, бормоча что-то униженное и просительное.
- Тряпка! - фыркнуло неизвестное лицо во всё том же неизвестном углу.
Но мужчина всё же поставил девушку на ноги и говорил не шёпотом:
- «Ева, прости! Ты не думай… Твои картины будут на выставке, я всё сделаю...»
- Конечно, сделаешь. И рецензию... Я знаю, насколько хороша. И Альбертыч знает. А на пощёчину твою плевать! Уходим отсюда, сейчас же! Герман! - твёрдо ответила она и схватила со стола маленькую, сверкающую камешками сумочку.
Потом она повернулась к полупроявленным из тьмы лицам и гневно крикнула подняв костлявый кулачок:
- А вы тут, мёртвые души, сидите! И пейте ваше тухлое пиво, пока печень не отвалится! У-у, су-у-ки!
«Эх, дура ты, дура», — подумал Макс, зная, какая публика заседает в такое время в таком месте. Не раз приходилось ему выезжать с ребятами из ГБР на всякого рода разборки по вызову администратора того или иного кабака. И поножовщина случалась и огнестрелы. Женщин по «синьке» тоже особо не щадили.
А тут, после столь героических и, по сути, правильных слов, этой белокурой бестии могло легко «прилететь» от рук, пахнущих лещём и табачищем. Уже на выходе двое, в тех обвисших куртках, перегородили дорогу глупой воительнице. Её спутник неумело попытался оттолкнуть агрессивных граждан, но со спины его грамотно обработали по почкам воины тьмы. Он упал с мучительным стоном прямо поперёк скамьи и его лысеющая голова жёстко ткнулась в бетонный пол.
Барменша уже звонила куда следует, но из-за стойки не выходила - такова инструкция.
Макс вынырнул из поминальных дум и сладостных раздумий. Он знал, что делать и это ему почему-то подняло настроение. Возможно, такой «дискотеки» ему как раз и не хватало в последнее время.
Он плавно и уверенно передвинулся к месту действа, попутно отмечая количество воинов на поле брани. Их было трое. Ещё двое других тащили «озябшего» Германа ближе к свету, к прилавку. Макс отметил этих «санитаров» для статистики и занялся боевым расчётом на тех троих, что у двери пленили легкомысленную Еву.
Первый воин выхватил «двоечку» и освободил жизненное пространство без лишних вопросов. Двое других цепко держали девушку и были готовы справедливо наказать ту за оскорбление своего клана. Но… Но сейчас лишь удивлённо уставились на Макса. И их можно было понять по правилам. Но он уже принял решение нарушить правила. И он их нарушил.
На дистанции он «сложил» пополам того, что справа; ударом в «солнышко» и «слева» провёл апперкот в челюсть гражданину, оставшемуся без подмоги. Не дожидаясь этой самой подмоги, Макс резко толкнул входную дверь и, развернув свободную уже пленницу на 180°, грубо выставил её на свежий ночной воздух. Прямо под свет исторического фонаря выставил, словно нашкодившего кота.
- Это вот подло так меня дёргать, - как-то вяло возразила на всё это Ева.
- Пока менты не приехали... Бегом отсюда! Вон туда - за бараки, под тополя! Живо!!! - скомандовал Макс, зная, что потеря времени всегда чревата неприятностями.
- А Герман?
- Герману обломится пара бесплатных кружек. А тебе отрыв башки светит. Бегом, я сказал! Марш! - рявкнул Макс, словно пинчер.
И это исправило ситуацию. Девушка побежала в означенную сторону, как заяц, мелькая белыми подошвами кроссовок вместо хвостика. Макс, оглядываясь, неторопливо последовал за ней.
Совсем рядом завывала полицейская сирена и где-то в районе виадука замигали голубые огоньки…
***
- А ты мне нравишься, - по-королевски огласила приговор Ева.
- А ты мне как-то не очень, - буркнул Макс, понимая, что врёт.
- Я не могу не нравиться. Но ты своё слово сказал, — ответила она.
- Иди-ка ты домой, а то опять куда-нибудь влезешь.
- А я уже дома. Но тебе придётся меня проводить, раз уж начал.
- Ничего я не начинал.
- Начинал, начинал. Я видела, как ты смотрел на меня в этой вонючей пивнушке.
Они с минуту постояли, глядя друг другу в глаза. И в итоге Макс отвёл взор, словно его пристыдили за какой-то гадкий поступок. Куда-то подевались честь и отвага, гордость и предубеждение. Всё куда-то подевалось рядом с этой самовлюблённой дурёхой в короткой юбке и вязаной кофточке, что плечи укрывает.
И вот она берёт его за руку и ведёт, словно собачонку, вверх по улице 40 лет Октября. Через проезжую часть ведёт, к зданию музыкальной школы, к цокольной его части, с железной дверью в подвальное помещение. Там, на двери, этой одиноко мигал малиновым цветом светодиод на кнопочном замке.
Ева достала из сумочки ключ, похожий на белый отрубленный палец, и вставила в едва видимую скважину. Потом она повернула его и набрала какой-то код на циферблате. Дверь пискнула и девушка медленно открыла её, улыбаясь Максу, словно ведьма, притащившая жертву на кровавую мессу.
- Ну, входи же спаситель! Я сделаю тебе кофе, — загадочно мурлыкнула она.
И они вошли в таинственную пещеру, возможно полную всяких дорогих вещей или драконов.
***
Когда Ева зажгла мягкий, с розовым оттенком, свет, Макс увидел штуки куда более интересные, чем драконы и рубины.
В небольшом, задрапированном бархатными портьерами, помещении в первозданном беспорядке были расставлены всякие треноги и мольберты, рамки с холстами и гипсовые фигуры. В глубине комнаты, словно жертвенник, стоял широкий монументальный диван с замысловатыми подлокотниками. Рулоны ватмана и какие-то палки были свалены в одинокую кучу у правой стены. У левой же стоял стол-тумба с раскиданными на нём баночками и тюбиками, кистями и стаканчиками. Там же серебрилась кофеварка и маленький бумбокс.
- Вот так выглядит жилище Создателя! - представила хозяйка свою студию. - Вот хаос, из которого всё и получается.
- Ничо так, - огляделся по сторонам Макс.
- Вот именно: «ничо». Сейчас кофе будет. С коньяком, - сообщила Ева, направляясь к столу.
Она включила бумбокс и комната наполнилась милыми женскими голосами под замысловатый ритм перкуссии и гитарные переборы.
- Lucus, шикарная музыка. Ты, вообще, что слушаешь? - спросила художница, возясь с кофеваркой.
- Да всяко там. Радио в машине слушаю. Мне без разницы что поют, лишь бы не про кокаин и сопли в ночных клубах, — ответил Макс.
- Ты не безнадёжен.
- Спасибо.
Макс прошёлся по комнате, разглядывая картины и наброски. Ему реально нравились эти городские пейзажи и почти фотографические натюрморты. Было видно, что рисовали их старательно, со вниманием к мелочам. Они не были похожи на те странные цветастые полотна с нелепыми размерами предметов, которые он видел на выставке, куда его затащила Инга прошлой осенью. Там он реально ничего не понимал и только кивал головой, словно пони в цирке, чтобы не выглядеть дураком среди продвинутой публики. Тут же всё было живым и тёплым - хоть издали смотри, хоть вблизи.
- Держи кофе, - услышал он голос за спиной.
- О, здорово! - взял он из рук девушки кружку ароматного напитка.
Кофе был действительно вкусным и точно с коньяком.
- Ну, как тебе эта мазня? - лукаво прищурясь, спросила Ева.
- Красивые рисунки. Мне нравится, когда вот так всё подробно. И краски светлые эти... - ответил он.
- Новаторства не признаю - чистый реализм! Что вижу то и пою, - улыбнулась девушка. - Вот Герман обещал на общую выставку в мае несколько работ заявить в галерею Альбертыча. Но видать, пока не трахнет, не заявит. Чёртов любитель экспрессионизма...
- Мудила, - вздохнул Макс, вспомнив джинсовую куртку и лысину.
- Да нет. В этих сферах все отношения либо на *бле, либо на деньгах испокон веков строятся, - махнула рукой творческая леди.
И дальше разговор не задался. Они просто молча ходили между мольбертами и гипсовыми фигурами. Словно в странном лесу бродили, в поисках чего-то необычного и волнующего. И ничего не находили. А она тонкими пальцами вцепилась в его крепкую надёжную руку, словно испуганный ребёнок, ища защиты от троллей там или лесной нежити.
Потом, на диване, она целовала его губы, а весь воздух ушёл из комнаты. И всё, что было материального, тоже пропало куда-то. Лишь прикосновение кожи было горячо. И ещё что-то волнами накатывало снова и снова, нашёптывая слова безумные...
***
Мир вернулся. И Ева вдруг решительно сказала:
- Садись вот на этот стул. Ну, садись же! Руки на эту подставку положи. Кружку не убирай, держи просто… Я портреты не рисую, но к чёрту всё… Смотри сюда вот! Да, сюда…
И Макс, словно под гипнозом, выполнял творческие приказы непредсказуемой красавицы. Садился на стул, руки клал куда надо, голову поворачивал и всё такое.
А Ева поставила громадный мольберт в паре метров от него. За ним же она совершала свою художественную магию. Время вдруг остановилось. Время вообще забыло, что на Земле существует эта маленькая комната, полная красок и кистей, в которой двое чужих друг другу людей просто стали одним целым в процессе создания чего-то из хаоса и пустоты.
Макс смотрел, как Ева кусала губы и щурила глаза. Любовался её руками, нежно державшими кисти и двигающимися плавно, будто в особенном таком танце на три четверти. А она в своей работе словно читала Макса как редкую и увлекательную книгу, создавая образ для новорождённой картины. Картины, которой не должно было быть в это время, в этом месте и в этой жизни.
***
На майские праздники люди либо жрут шашлыки, либо копают огороды. А чаще и то, и другое. У кого огородов нет, делают всякие пустые вещи, думая не о солидарности трудящихся, а о весне и сытом безделье. Времена Великих строек прошли. «Амурсталь» по частям на металл распиливают. И коллективных песен в тайге больше не поют.
И лишь Макс при случае гудел себе под нос: «Когда весна придёт не знаю...». Он развозил продукты в далёкие торговые точки на уставшей «ГАЗели» и понемногу наращивал денежную массу для условно приличной жизни в свихнувшемся городском социуме. Работа и тренировки - всё как обычно. На остальное времени не хватало.
И только Инга умудрилась вытащить его в городскую галерею на какую-то майскую выставку местных художников. Прямо сразу после «сорока дней» по бабушке. Хорошая она, эта Инга. Умная и с огоньком.
Прогуливаясь под ручку в светлых залах городской галереи, они любовались местным творчеством. Инга периодически снимала на смартфон понравившиеся ей картины для Инстаграмма.
Макс уже не скучал здесь, как прошлой осенью. Он в последнее время увлёкся-таки искусством и даже покупал иногда недорогие альбомы из серии «Великие художники мира». Были там картины всякие и направления разные. Порой они глаз радовали, а порой отвращение вызывали. Особенно противны ему были рисунки некого Амедео Модельяни. И на то была причина. Он вспоминал об этой причине, но всё реже и реже.
А вот сегодня, проходя мимо небольшой экспозиции в самом дальнем углу зала, Макс вдруг ощутил ту холодную мартовскую морось, что искрилась под фонарями после похорон бабушки. Он почувствовал запах пива вперемежку с кофе и едва уловимый аромат губной помады…
Вот несколько знакомых пейзажей на белой стене, пара волшебных натюрмортов и… портрет мужчины, сидящего за грязным пивным столом. В тусклом освещении кружки мутно светились на картине ровными гранями.
Но лицо мужчины было просто отражением счастья и восторга. Его глаза жадно смотрели на мир, в котором наверняка было что-то красивое и волнующее. И Макс знал, что было в этом мире. Но он отгонял от себя всю эту дрянь сейчас, чтобы не першило в горле и лицо предательски не горело.
- Макс, смотри! Это вылитый ты! Прям как на фотографии, - шепнула Инга ему на ухо.
- Да, похож вроде... - хрипло отозвался он.
- «Портрет неизвестного», - прочитала Инга. - Эта Ева талантище! Ей богу, талантище!
После этих слов она достала смартфон и несколько раз сфотографировала портрет, а заодно и пейзажи для своей «инстаграммной» коллекции.
Затем они продолжили осмотр выставки, где помимо картин были представлены лепные скульптуры и чёрно-белые фотографии.
©Беспяткин
Свежие комментарии